Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.] - Николай Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После каждого часа работы Чарли делал перерыв на пять минут и за это время пытался рассказать что-нибудь очень коротенькое. Вообще он старался теперь говорить как можно больше по-русски, для практики.
В начале перерыва Чарли бил в ладоши и кричал:
— Стоп, ребята! Что я расскажу… — И выключал трактор.
Сейчас же наверху башни появлялось несколько человек.
Это вылезали те, что утрамбовывали силос. Им не хотелось спускаться, и они кричали сверху:
— Громче рассказывай!
— Один раз, — говорил Чарли, — я был в инкубаторе в Калифорнии. Инкубатор мистера Витстона Имплайна у местечка Ларч.
— Ничего непонятно! — кричали сверху. — Где ты был?
— Он был в инкубаторе, — ответили снизу.
— В Америке инкубатор более, чем у нас, немножко. Его греют углем, а тепло идет по трубам вместе с водой.
— Сколько же яиц в него закладывают?
Чарли показал два пальца.
— Две тысячи, что ли?
Нет, две тысячи тысяч…
— Ого-го! Что же с цыплятами делают?
— Отправляют в корзинах, почтой.
Ребята захохотали. Они никогда раньше не слышали о таких посылках. Чарли тоже захохотал, неизвестно почему. И вдруг большая электрическая лампа над силосорезкой начала мигать в такт смеха. Чарли сейчас же смолк, ребята — тоже.
Лампа мигнула несколько раз и потухла.
— Перерыв на один час! — крикнул кто-то.
Электричество в коммуне иногда гасло и раньше — на станции бывали неполадки, но никогда не было таких странных миганий, как сегодня.
— Стоп, ребята! Я на станцию! — закричал Чарли.
Он побежал к каретному сараю. Там загорелись огни в автомобиле, и не успели ребята слезть с башни, как машина выехала во двор…
Чарли закричал с машины ребятам:
— Скорее на станцию всех! — И укатил.
Свет погас во всей коммуне. Коммунары выскочили во двор, началась тревога.
Джек сбежал со светелки босиком и, узнав, что Чарли уехал в автомобиле, бросился к конюшне. Он вывел Байрона, вскочил на него, поскакал к воротам. За ним бежал Боби Снукс, а сзади — ребята.
Джек шпорил лошадь босыми пятками и гнал кулаками. Уже в конце дубовой аллеи, где надо было сворачивать к реке, он ясно понял, что станция горит. Розоватый, красивый дымок поднимался над кустами. Когда Джек пересекал поле, пожар был уже ясно виден. С одного бока пламя охватило деревянную постройку станции и отразилось в спокойной воде.
Все было очень тихо, и огонь как-то неохотно тянулся к небу, словно щадил постройку.
— Пожар!.. Пожар!.. — закричал Джек, повернувшись назад, к коммуне, и пустил лошадь галопом.
У станции не было слышно криков, обычных на деревенских пожарах. Только две фигурки суетились у огня. Это был Курка, дежуривший в этот день, и Чарли. Тут же, рядом с огнем, стоял автомобиль, и он казался уже не черным, а розовым.
— Ну, — крикнул Джек, скатываясь кубарем с лошади, — машину вынесли?
Чарли ответил:
— Ее невозможно снять с фундамента: очень горячо. Постарайся, я сейчас… — И побежал к автомобилю.
Джек услышал шум машины за своими плечами и догадался, что Чарли поехал в коммуну за ведрами. На станции было только одно ведро, и хотя вода рядом, тушить пожар было нечем.
Коммунары один за другим подъезжали верхами, но все они были без ведер. Мысль о пожаре никому не пришла в голову. Почему-то показалось, что прорвало плотину, и Капралов захватил с собой лопату.
Джек, увидевши Капралова, закричал:
— Стань, Вася, на плотину. Никого не пускай сюда из Чижей!..
— Чего ради?
— Мы еще узнаем, кто поджег. Собаку пустим.
Капралов понял, в чем дело, и побежал на ту сторону реки.
Слышно было, что из Чижей уже бегут люди. Ведра звенели на ходу.
Огонь разрастался. Одно-единственное ведро не могло остановить пожара. Пришлось пропустить через плотину чижовцев. В числе прибежавших были и Советкин и Петр Скороходов, оба с ведрами. Николка Чурасов организовал цепочку людей к воде, и ведра начали передавать из рук в руки. Но горела уже крыша постройки, и ведрами трудно было помочь делу.
Джек два раза врывался в горящее помещение и пытался снять машину с фундамента, Но это не удалось ему. Первый раз он подскочил к динамо, охватил ее, но сейчас же выпустил: больно горяча была машина, обжигала руки.
Он выбежал во двор и со всего размаха бросился в воду, благо был без сапог. Моментально выскочил на берег и мокрый опять полез в горящую постройку. Но и тут сделать ничего не мог: нехватило сил стащить машину с фундамента.
— Растаскивайте постройку! — закричал он, опять выскакивая во двор.
Но нечем было растаскивать: не нашлось ни топоров, ни багров.
В это время со стороны коммуны послышались гудки авто. Это Чарли ехал назад. Он подвел машину очень близко к огню и, ничего не говоря, спрыгнул на землю. Ведер в автомобиле не было. Чарли привез с собой другое — каких-то два свертка, похожие на бутылки.
Он широко размахнулся и бросил бутылку в раскрытую дверь станции. Раздался негромкий взрыв. Облако белого пара одело горящее здание, как чехлом. Бревна зашипели, и огонь как-то сразу увял.
Чарли бросил вторую бутылку. Огонь еще больше сжался. Кругом стало почти темно. Острый, неприятный запах ударил в носы.
— Что за бутылки? — закричал Николка.
Чарли не мог ответить по-русски на этот вопрос, ответил по-английски.
Джек перевел:
— Патентованный огнетушитель Сирса. Чарли из Америки привез парочку.
Пожар кончался. Из Чижей прискакали Зерцалов и Козлов с пожарной машиной сельсовета. Один рукав машины опустили прямо в пруд. Струя ударила в бревна, вода шипела, добивала последний огонь.
Динамо была спасена.
Но когда Чарли, примерно через час, попытался пустить станцию в ход, электрического тока не получалось. Машина вращалась, как прежде, но лампочка на щитке не зажигалась.
— Значит, с электричеством крышка? — тревожно спросил Козлов, который помогал Чарли в работе.
— Зачем крышка? — ответил Джек. — Поправим машину: в город свезем, а поправим. Станцию теперь поставим каменную.
— А столбы-то устанавливать?
— Обязательно. Мы своего слова не нарушим.
Николка в это время допрашивал дежурного по станции — Курку. Тот чистосердечно сознался во всем.
Под вечер, недалеко от станции, у плотины, Курка заметил сверток и поднял его. В свертке оказалась бутылка водки, хлеб, огурцы. Курка не стал доискиваться, откуда взялся сверток, а просто открыл бутылку, выпил водку и закусил огурцами. Скоро после этого задремал на полу, рядом с динамо, под ровный стук колеса. Проснулся он от треска огня. Очевидно, подожгли заднюю стенку постройки, у которой лежали хворост и солома, приготовленные на случай наводнения.
— Как же ты водку пил? — закричал Николка. — Не знаешь разве, что на дежурстве нельзя? Ведь тебе враг ее подкинул.
— Теперь сам вижу, что враг, — виновато ответил Курка. — А когда пил, думал, что бог послал.
— Придется, брат, тебя из коммуны исключить: нам пьяницы не требуются.
Курка заплакал. Он начал клясться, что никогда больше не будет пить, что понимает свою вину перед коммуной, что он нарочно давал сигналы, выключая свет, чтобы скорее приехали. Все это было так, но положение от этого не менялось. Станция пришла в негодность именно в тот момент, когда она была нужнее всего.
— Ведь вот они, враги-то, какие! — сказал Николка со злостью. — Видят, что конец их близок, и на все решаются. Сейчас к следователю поеду.
Но ехать к следователю был рано, утро только начиналось.
Люди с ведрами, перепачканные и усталые, расходились по домам, продолжая разговаривать о пожаре. Быстро светлело, и следы разрушения с каждой минутой становились заметнее и горестнее. Все вокруг было завалено обуглившимися кусками дерева.
Когда посторонних на плотине не осталось, Джек попытался пустить в дело Боби Снукс. Но из этого ничего не вышло: слишком много народу перебывало на пожаре, следы все перепутались.
Начали искать бутылку, в которой была водка, но и ее не нашли.
Днем Николка поехал к следователю на станцию и заявил о поджоге. Следователь приезжал в коммуну, снова допрашивал Курку, и тот в сотый раз повторял свою историю о найденной водке. Выезжали на место пожара, потом пришли в Чижи и там устроили общее собрание. Но ничего нового на собрании не узнали.
Отдельно говорили с Петром Скороходовым. Тот сказал, что весь вечер провел на заседании правления артели и, как только весть о пожаре дошла до Чижей, сейчас же побежал на помощь.
В конечном счете не удалось обнаружить даже следов преступления.
Николка, да и все остальные коммунары, после этого пожара затаили в себе мысль, что так дальше итти не может. Друг другу не говорили, но чувствовали, что, если не открыть тайного врага, успех и радость общего дела будут всегда под угрозой и что теперь можно ждать любого несчастья.